Земельные отношения, о которых идет речь, определены автором как земельное сутяжничество и отмечены как народное движение, резко обнаружившееся в последнее время. Причина возникновения и роста этого движения совершенно ясна. «С одной стороны, народонаселение деревень быстро увеличивается, а с другой — земли в его распоряжении остается столько же, сколько было дано ему в момент освобождения от крепостной зависимости. Влияние Крестьянского банка и частных земельных покупок, в смысле уменьшения земельно-деревенских распрей, совершенно не заметно. Обстоятельства складываются обыкновенно так, что при помощи банка, а тем более путем частных покупок, земля достается в руки тех крестьян, которые в ней наименее нуждаются, достается в руки деревенских „богачей“, людей и без того в земельном отношении довольно обеспеченных; деревенская же беднота принуждена довольствоваться кусочками „наделов“. И вот теперь, спустя двадцать восемь лет после освобождения, нужда среди массы крестьян в земле сделалась уже настолько очевидною, что, при сохранении прежних условий обработки почвы, явилась необходимость погони за земельными участками, необходимость оттягиванья таких участков у родственников путем суда. „Сутяжничество“ растет, и этот рост, способствуя развитию в селах между крестьянами взаимного озлобления, доходящего очень часто до кровавых столкновений, в то же, время благодаря причинам, указанным ниже, грозит созданием такой земельной путаницы, которую потом едва ли удастся скоро и благополучно расхлебать».
Определив весьма точно причины «сутяжничества» из-за земли и указав на перспективы грозных его последствий, автор выбирает более чем из трехсот решенных одним только л-ским волостным судом (дело происходит в какой-то из южнорусских губерний) не менее двадцати пяти исков, предъявленных волостному суду о правах на наследственную землю и заслуживающих особенного внимания как «образцы», в которых наиболее ярким образом отразилась, во-первых, неопределенность взглядов суда при решении исков и, главным образом, сутяжническая этих исков особенность. Но, к величайшему нашему удивлению, во всех этих двадцати пяти образчиках сутяжничества и суда, путающегося в своих решениях, только в пяти случаях являются истцами действительно крестьяне, то есть мужики, все же остальные двадцать дел по двадцати искам предъявляются исключительно женщинами-крестьянками. Фактов, которые бы доказали озлобление крестьян между собою, нет в этих исках ни единого. Да и в тех пяти исках, в которых фигурируют крестьяне, два из них возникли по жалобам двух опекунов над малолетними сиротами, — следовательно, не из личных расчетов; один возник по жалобе на опекунов, а два последних были предъявлены двумя братьями к дяде и предъявлены по сущей справедливости: «Иван и Никита Голяки жаловались на своего дядю, Федора Голяка. Оказалось, что дед их, владевший при жизни земельным участком по уставной грамоте, умер двенадцать лет тому назад, и тогда же умер и их отец, а они сами никакого участия в делах семьи не принимали. Суд удовлетворил их претензии и выделил им половину Федоровой земли». Дело совершенно справедливое, но, повторяем, вместе с предыдущими четырьмя, исчерпывает решительно все иски, начатые крестьянами, то есть мужиками. В остальных же двадцати — крестьянка первое слово каждого иска наследственной земли.
«Крестьянка д. Нападовки, Федосья Дергачева, жаловалась на своего дядю Петра Дергача, требуя от него части владеемой им земли…»
«Крестьянка города Липовца, Евдокия Загородная, жалуется на своего свекра, который, после смерти ее мужа, не дает снохе и двум внучатам (дев. 10 и сын 1 г.) ни поля, ни пахотной земли…»
«Крестьянка д. Нападкова, Марья Калашникова, жаловалась на своего свекра и требовала земли не для себя, а для своих двух дочерей, оставшихся после смерти ее мужа». Словом, все страницы статьи г. Рева пестреют словом — крестьянка, крестьянка, крестьянка, и непосредственно за ними следует: земля, наследственная земля, участок земли и т. д. Все это дает весьма существенное основание для того, чтобы видеть, какое важное значение в жизни крестьянской женщины имеет земля. Во всех исках крестьянок только два или три раза решение суда окончилось денежным вознаграждением истицы, но и причины такого решения очевидны: у свекра, с которым начата была одна из тяжб женой его сына, у самого было еще девять человек детей. Суд отказал в земле и присудил «на сирот» двадцать рублей со свекра. Совершенно справедливо удовлетворен судом и иск солдатки м. Россоша, Акулины Ходаковой, также на ее свекра по первому мужу, крестьянина Дмитрия Шумника. «Жалобщица объяснила, что она была замужем за сыном Шумника, Захарием, с которым прижила дочь Анну, и затем Захарий умер, а она вновь вышла замуж за солдата Ходака. Так как у Шумника, кроме Захария, других детей нет, то она просит признать ее дочь участницею в пользовании земельным наделом свекра. Ответчик не пожелал признать при своей жизни внучку „участницей“, говоря, что сам желает пользоваться своею землей. Суд постановил: „основываясь на том обстоятельстве, что за смертию Захария Шумника, умершего тому восемь лет, осталась дочь его Анна, и что грунтовладелец, дед Анны, Дмитрий Шумник, не принимает ее участницей в пользовании половинной части земельного надела“, суд признал Анну участницей и удовлетворил просьбу ее матери».
Теми же особенными и свойственными исключительно крестьянской женщине качествами, то есть возможностью для нее независимого существования и возможностью выполнять свои не только материнские, но и общественные обязанности, несмотря даже на невозможность иметь законного мужа, мы объясняем себе и те прискорбные для нас, простых смертных, своевольства крестьянской молодежи обоего пола, которые определяются как «переживания» коммунального брака и гетеризма и понимаются простыми смертными в смысле как бы первобытного канкана. Не говоря о полуязыческих инородцах (чуваши, черемисы, мордва), даже у истинных христиан, каковыми почитают себя раскольники, до того момента, когда образуется, наконец, семья, молодежь обоего пола несомненно проявляет все признаки переживания первобытного своевольства.